A female reader

Оригинал взят у larmiller в post

Оригинал взят у sir_archet в Ежик

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала,
( что это - счастье.> )

Оригинал взят у roman_mezenin в вск

Вот он и она. Он без устали мажет картины.
Она, не скупясь на бумагу, кропает стихи.
Их дом - как ковчег: всякой твари на нем... Паутина
в углах, а на кухне - развалы, кошмары и мхи.

Она до полудня в постели торчит с сигаретой
в измученных пальцах, и со вдохновеньем в очах*).
Он - ёрзает кистью в холстах по ночам, и в багеты
вставляет творенья, в которых надежда и страх.

Она, черновик свой терзая, исходит блаженством,
когда просочится в мозги небанальная вещь.
Он - тюбики давит в погоне за сверхсовершенством,
зверея порой и в идею вгрызаясь, как клещ.

Она декламирует свежепечёные вирши,
забыв, что за век за окном и почём нынче жить.
А он из подвала плетётся на грязную крышу,
на небо глядеть и обрыдлое пиво цедить.

Она его пользует одой, когда он простужен,
изящным сонетом, невольною одою... Он,
когда вдруг она захандрит, ей подносит на ужин
потрет, натюрморт иль пейзажик, прелестный как сон.

Вот так поживали, презрев мировую рутину,
друг в друга стучась, и взывая, и падая в прах!
... Да только она, ни шиша не рубила в картинах,
а он, как назло, ни аза не кумекал в стихах.


*) В.Рецептеру понравилось, только он сделал пометку "Можно бы - в очКах").


А вы как считаете?

знакомые спросят друг друга: а как это с ним, бедным, случилось? И кто-то, сведущий, с серьезным и грустным видом, ответит: от писем, которые ему со слишком неясной периодичностью посылала некая женщина.


( Read more... )

http://music.yandex.ru/#!/track/2628013/album/273002

Не глядя, а глядя – не видя.
«Хлясь! Хлясь!» – злясь, длинными ветками – по виску, локтю, животу – меж футболкой и джинсой.
«Хрык…» – полусгнившая осклизлая коряга всего того, что оставлялось, ёрзнула под ногой, и нога – на миг – в топь!

Вырвался.

«Бежать! Только бежать!» – что-то орало, подвывая на длинном «а-а-ть». Орало в оба уха, оба – охлёстанных, злобно и сладковато. Как раньше – давно, наверное, по поздне-осеннему да по инею – орали загонщики своим собакам: пегим, в крапину, вислоухим.

«Ату его! Ату-у!!!».
( Read more... )

(фото-стихо цикл Offline from September, 2003)


1


Саму себя отправь в off-line – на семь нескорых дней:
в цветущий шорох «ноготков», и корни средь камней.

Собой – off-topic напиши, сев к городу спиной,
скамью по солнцу повернув, и подперев рукой

висок (сей треугольник стар: столешницы – с локтём),
составь новейший VITAлог, а с «некро» – подождём.

Не упакуешь в ZIP и RAR внефайловость стрекоз," 
котят прыжки, и иван-чай, и черноплодки лоск.

В real с утра вернёт сорок сухая трескотня.
Перемещение теней – в несутолоке дня –

опишет циркульность времён, как астрогеометр,
зажжёт курсор вверху, чертя невидный ход планет,

тихонько вынет провода из глаз, души и пор,
вернув тебя – всему вокруг (а прошлое – в ignore!).





***

2


Был бы вечер тих,
когда бы не рыжая кошка:
мяучливая попрошайка!


Мяучливые попрошайки –
дачные детские воспоминания.
Старое зеркальце – смотрит!


В старое зеркальце смотрит
страница журнала –
пожелтевшая «Юность».


Пожелтела юность,
но гроздья рябины
освещают оранжево, яростно!


Освещенный ярко-оранжевым
солнцем, лежит сентябрь –
загорая, словно июль.


Загорая, словно в июле,
стрекочут кузнечики-невидимки.
Ни дождя, ни ветра, ни облачка…


Не дождём, не ветром, не облаком –
детство пахнет рыжей
горьковато-пряной календулой.


Горькой настойкой календулы
(помнишь зиму? простуду?) –
полоскать заставляли горло!


Полоскать заставляет горло –
когда все уехали –
нечто незарифмованное.


Это, незарифмованное –
как контуры облаков
или сосна – близ березки.


Сосна близ березы:
при лёгком ветре
одна – молчит, другая – лопочет.


Одна молчит, другая лопочет,
но сообщаются эти сосуды:
поздняя зрелость и юность…


Юность позднее созреет –
когда станешь брать на дачу
тетрадку и пару ручек.


Ручка – листу бумаги
помогает или вредит?
Кого бы спросить об этом...


Кого бы спросить: о ТОМ – И ТОГДА,
когда было страшно
даже просто подумать?!


Это просто – подумав,
решить, когда разжигать камин:
некому возразить.


Некому возражать,
кидая взгляд в темноватое зеркало
(разве что волосы поправишь).


Разве волосы поправить
может кто-то, нежнее
ивы ветвей, что с тобой незнакомы?…


С тобой не знакомы –
такой, как ты стала теперь, –
твои же игрушки…


Твоя же игрушка,
малютка-жизнь –
беззвучная погремушка времени.


Беззвучна времени погремушка –
как на ниточку собранные
из рябиновых ягод бусы.


Бусы рябиновых ягод
нанижем на детскую память,
наденем на смуглую шею.


Надень на смуглую шею
объятие тонкой горячей руки,
мальчик с коленками, вечно сбитыми…


Мальчик сбивает колени,
карабкаясь по камням:
«Там, наверху – тебе! – незабудки».


На самом верху незабудки –
их цвет сливается с небом…
Кто чей запах украл?


Кто украдет этот запах?
Сентябрь, как подбитое яблочко,
пахнет мёдом и сожалением…


Запах мёда и сожаления:
что желалось – зачем же сбылось?
что-то досталось – но поздно…


Не досталось, но поздно
просить. И рано – прощаться
с говорливым днём за спиной.


…


Пусть говор дня – за спиной.
Впереди – молитва отходная ночи…
Был бы вечер тих!















***

3



…Что? Как Вы сказали, простите, Мессир? «Догорать» -
имея в примете весёлое тление дров?
Да властвует пламя в камине! Кирпичных оков 
ему, как Вы знаете, даже тишком не сорвать.



О, мой Господин! Если плещется пламя на дне,
и если в углях сконцентрирован истинный жар:
будь нежен, ожог! Будь молниеносен, удар!
(Вы вспомните это, прижавшись щекою – к моей).



Престранное время, неправда ль? Пирует чума,
поёт Вальсингам, не заботясь предсмертной тоской,
задумчивость Мери блудит белоснежной рукой,
не ведая то, что закат приближает сама.



Закат неизбежен. Восход – под вопросом.
КТО весть – благую, немую, безвинную, верную, – мне
здесь подал: в последнем огне – изнутри и извне –
ВЫ, Мастер?!…Вы знали. Вы поняли. Вы остаётесь…
                                                                              Вы – есть!








***

4


Трещат дрова в камине. Что с того?
Из лишнего не вычтешь ничего,
чем можно залатать «просящий каши»
души огрех подошвенный… Его


огонь заткнёт дыру в осеннем дне,
но, отсылая праздный дым вовне,
не озаботившись слезой, откроет вьюшку –
и вспомнит печника… Наедине


с коробкой спичек, греешь славный дом,
не утруждаясь мыслями о том,
чем затыкать оставшиеся тридцать.
Иль сорок? (Пятьдесят?!…). МЕНТАЛЬНОлом


сваливши грудой посередь лугов, -
кого желать: парнасских пастушков?
А то – в суровых ватниках харонов?
Иль восхотевших нимфы мужиков?…


- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -


…В камине, забывая естество
лесных пожаров, вянет божество
перуновых забав – и шаткой братьей
развально стынут угли…  Не того,


кто складно ныл, кто всуе слог толок –
нет, не тебя, пиит! – приветит Бог,
а тех, кто в дивный пламень уставляясь,
словечка выжать из себя не смог!



_____________Вариант___________ 



(после - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - )


Однако, чем же плох мужик? Он пьян?
В его баяне кашляет изъян?
Тяжёл сапог? И матерливы речи?
Не дрейфь, краса! Ни ментик, ни кальян,



ни пассодобль, ни выговор изящный,
ни взгляд орлиный, ни клинок разящий –
не предъявИт!  Но, знаешь ли, ЛЕГКО
дровишек кинет в твой камин горящий!






***

5

Ты – сумасшедшая прозекторша!
Любительница замолчавших
языков в желе,
повидла яблоков глазных
и мусса из волос, еще растущих.

Ты – маленькая фея-тишь:
дыханье куклам – не по рангу,
и ты, его же затаив,
проводишь пальцем вдоль стопы:
он не смеётся – знать, ревнивым не был…

Ты – крошечная мышь осклизлых погребов.
Запасы славны: мясо, мозг и ливер!
Ты знаешь всех – по маскам,
что, снятые, лежат у изголовий
хозяев, вдруг ушедших с маскарада.

Ты – хоть и слабое, но псевдоутешенье
вон тем, двоим, что на столах соседних:
они слышат твой шаг
и ликуют: «Вот БОГ!» –
ты хохочешь: «Где – Бог? Тут – последний порог!».

Ты порочна, как морок,
как мрачный оскал вуайера –
когда тихо ложишься
голой спиной
на их обнажённый холод.


Только ты никогда не посмотришься
в зеркало, в озеро, в поверхность стекла,
в живые глаза –
иначе все скажут,
тыкая пальцами:
«А ты НЕКРАСИВА, сеньора Смерть!»…






***
6


– Ах, как славно подзатянуло под вечер!
Знать, и ночь потеплеет (опять же – сверчки).
Посмотрите, соседка, закат не отмечен
этой алостью ветреной.  Там, у реки,


по низам, по камням, по затихшим затокам –
ни туманца, ни листика, что шелохнёт
серебристой изнанкой… Не вышло по срокам
лето. Так бы – и осень!  Тихонько взойдет


звездным ковшиком (что медведивным, медвяным) –
по-над поздней росой, фиолетовым сном
иван-чая…  Чайку бы, соседка – мы пьяны
этим вечером! Где-то чуть вскрикнула сой-


ка…  Собака всё лает: не покормивши,
уехали. Что ж, возвращаться-то надо
в город, да – мотоциклом, бензину спаливши
литра два. Ну, а там-то, конечно, отрада:


телевизор, кафе и бильярд, знамо дело, -
как и в Питере!     ...    Что ж ты затихла опять?


– Эх, соседка, ты знала бы: КАК надоело
отцветать, отцветать, отцветать, отцветать...






***

7




«На всё про всё» – с хрустальностью клепсидры –
намерял Пауло не более недели.
Из книги целой предложенье выдрав
одно – как будто отложить её велели…



Велели – и вели. Прикосновенность
была разрешена – но и не боле.
«А вам что?» – словно в гастрономе. – «Тленность.
Не режьте, целиком».   Пока же, вволю –



не возбраняя бег часов, – заспаться
хоть заполдень, хоть к вечеру – отрада!
Изволить пить конЪяк. Не улыбаться
соседке с вёдрами. В пупырышках наядой



сигать в речушку: черт возьми, шестнадцать –
вода, ей-ей! – какой озноб колючий,
и жар, и плеск, и выкрик неминучий!
(Никто не слышит: дачи спят.)   Теряться,



укатываясь, яблочку румяну –
за стол под яблоней, недалеко…  Коэльо?
Кто ж это был? Мне помнится, нестарый
сеньор. На мотопеде. Под шинелью



образчика тринадцатого года
он вёз корзину, из садов эдемских
натырив всё, что выдала природа –
и без пригляда старост деревенских.



Так – ехал. Стрекоча, пугая кошек:
пронзительными – выхлопом и матом!
Казалось бы, оставь чуток! Хоть – крошек,
хоть каплю – от СЕГО!… (Голубоваты


всегда белкИ – у тёмнокареглазых.
Он – из таких. Хитёр!). Однако, осень…
Мой камелёк стреляет (не промазал!),
сухи дровишки – как мой чёткий профиль.


Считай себя не «примой» (duo, tertio),
а тихой книжкой pocket-book размера –
и недочитанной. Никем. Сестерцием
(а кто сказал: «талантом»? – ты, Химера?…).



…Но счёты – деньгам, корректуры – книгам,
а выдумки – тому, кто разумеет.
И всем решеньям – лёгкие вериги:
шесть дней твори, седьмой – кто как сумеет.





***




Мелеет осень. Обиняком
осыплет лист среди жары.
Неверным звуком, лишним знаком
укажет на финал игры.


Нет, не конец! Финал играют
фагот, и флейта, и рожок:
как есть – манишку примеряют
под старый фрак. (Прости, дружок…)


А инструменты превращают –
продлённой нотой сентября –
в аккорд финальный гибель мая,
что отзвучала.
Но не зря


смычки летали, в партитуре
ловя восход, смыкая взмах
с дыханьем, по клавиатуре –
черна, бела! – бродя впотьмах


за соло саксофона: этим
финалом полон яркий зал!
(У дирижёра на примете,
что композитор не сказал…).


… Финал всё длится. Вечер – близко.
Прохлада гасит нежный день.
Ознобом приникая низко,
под соснами ложится тень,


сверчки немолчное вещают,
и небо смотрит свысока.

Но ничего не обещает
прекраснодушная Рука…

...

и ЧТО в этом - из "эротики"?! -


***

Впервые я не застилаю поутру отельной постели,
а делаю то, что хочется - пью одиночество, как коктейли.
В них немало ингредиентов, я добавляю их постепенно,
но эта смесь не пьянит, а отрезвляет — легко и мгновенно.

Море тут держит само: ни рук, ни ног «не надо» -
знай себе — поплавком покачивайся хоть до упаду.
Правда, упасть можно только в себя, небо или же — ветер:
что бы ты выбрал из этого? Мир безответен.

Мир безответствен. Он — только твоя звуковая дорожка:
горлиц гуленье, прибоя накат, языковая окрошка,
гальки шуршанье, детские яркие крики — и горы,
что водопадами лишь и цикадами с нами ведут разговоры...

Одиночество — это «кафе' эллини'ка»*, шезлонг, рядом — лишь две сандалии,
волна, что никогда не дойдет до берега (и так далее).
Узко в нем и глубоко — как в здешнем Коринфском канале.
Что же добавит ему широты? Сказали бы, если бы знали.

Лучше, конечно же, лучше — в провинции жить и у моря.
Та'ласса** мерно качает — ни слова любви, лишь объятье.
Даже слова «невозможность», «несчастье», «проклятье» -
только воздушные дыры, плетения пены узоря, -

девушкам на берегу помогают делать наброски.
Грифель безмолвен (а мрамор — мягок и тепел как кожа).
На загорелой спине остается Греция — нетонкой белой полоской,
и одиночеством не утоляет печали, а только улыбки множит.


2 июня 2010
Лутраки


*) - кофе по-гречески — крепкий черный со стаканом чистой холодной воды
**) ударение на первую А — я не знала.

И читатель говорит - "это эротика"))))

Ю мэйк май дэй! - пошла домой....
;-*)

...


За этой странной, странной, странной шахматной партией
нас покуда не заставал из незнакомых никто,
хоть и свисали в прихожей мешками унылые чьи-то пальто,
схожие смутно со смУтой (с королями в изгнании: мантии,


пересыпанные нафталином, венцы с частичной утратой камней:
их – поскольку изгоями стали, измором не взятыми – сразу в ломбард)…
Ядро, что в отрочестве наследник с трудом посылал на ярд –
ныне, с цепью, на щиколотке (и не только на ней).


Однако, шахматы… Да, фигурки: резной ларец, палисандр и перламутр:
они живут – но, кажется, дремлют: видя – не говорят.
Милый наследник учился их двигать (месяца два подряд),
украдкой читая Гафиза (вполне – для туманных северных утр).


От дерева пальцам – тепло. От ракУшки – щекотка прохлады:
одно в другом – инкрустация, значит. Значит – "врезаем в":
странные правила нашей игры.
А все, что кроме нее – не надо:


Не видно – не слышно – неразличимо наощупь, запаха не имеет –
Не вкус – не мысль – не отрада – ни дать – ни взять – никуда.
Не дрёма – не явь – не заснуть – не проснуться…

И только смущенное "да" –
в ответ наследнику прозвучит, потому что другого король – не умеет…



1.05.00.

(*И ведь знаю, что никто и ничего не ответит, а - вишь....*)